В детской комнате я отвел её в сторонку и сказал, что мне нужно пойти в лабораторию и сдать свою часть анализа для теста на отцовство. С направлением в руках направляюсь туда. Иду быстрым шагом, потому что хочу поскорее вернуться к нему. Мое сердце говорит, что он мой, так что я просто хочу покончить с этим, чтобы мы могли получить результаты и двигаться дальше.
Для теста берут мазок со щеки. Они завели меня и вывели, а также подтвердили, что тест должен быть выполнен в срочном порядке, как и обещал доктор.
Я быстро возвращаюсь в детскую комнату. Та же медсестра из операционной встречает меня с улыбкой.
— Я буду вышей медсестрой до конца смены этим вечером. Садитесь в одно из этих кресел-качалок и покормите сына.
Мой сын.
На трясущихся ногах сажусь в кресло-качалку и вытираю потные ладони о свои джинсы. Я чертовски боюсь, что уроню его или причиню ему боль, или... Не знаю, что, но я нервничаю.
— Вот вам, папочка, — говорит медсестра. — Делайте колыбель из рук. Вот так вот. — Она подбадривает меня, а затем осторожно укладывает его в мои руки.
Он спит, весь завернутый в одеяло. Внезапно нервы ушли, и у меня возникает необходимость убедиться, что с ним всё хорошо.
— Я могу распеленать его? — спрашиваю я.
— Конечно! Мы даже предлагаем контакт «кожа-к-коже», особенно для младенцев, которые родились раньше. Это помогает регулировать их дыхание, — объясняет она.
Контакт «кожа-к-коже»?
— Эээ, что именно это означает?
— Вы снимаете рубашку, а мы раздеваем малыша. Вы кладете его на грудь — «кожа-к-коже».
— Хорошо, — неуверенно говорю я. Однако, если это поможет ему, я в деле.
— Давайте сначала попробуем покормить его, — она протягивает мне крошечную, странной формы бутылочку, – поддерживайте его немного, вот так, — показывает она. — Хорошо, теперь поднесите бутылочку к губам. Большинство малышей делают это инстинктивно. Некоторые из них могут быть упрямыми, но, похоже, у вашего маленького парня с этим проблем нет. — Она лучезарно улыбается ему.
И это действительно так. Как только бутылочка касается его губ, он знает, что делать.
— Сколько он ест?
— Мы начнем с нескольких унций (1 унция ≈ 29,8 г) каждые несколько часов. Вы должны убедиться, что он отрыгнул после каждой унции. Количество растет по мере того, как он становится старше. Чрезвычайно важно на ранних этапах жизни убедиться, что он отрыгнул несколько раз в течение кормления.
Я мысленно записал всё, что она говорит. Хотелось бы, чтоб здесь была Мелисса или моя мама.
Дерьмо! Я забыл позвонить им. Уверен, что они уже тут. Напишу им, когда он поест.
— Давайте, папа, попробуем, чтобы он сейчас отрыгнул.
Я убираю бутылку от его рта, и он начинает хныкать. Я немедленно возвращаю её ему.
— Нет, он должен сначала отрыгнуть. Вы потом будете различать нытье и крики. Он просто голодный, но это важный этап в процессе.
Я киваю и слушаю её инструкции по уходу за моим сыном. Если бы я не был так им заворожен, то почувствовал бы себя марионеткой. Кто не знает, как заботиться о собственном ребёнке? Может быть, кто-то, у кого не было девяти месяцев, как у большинства родителей, чтобы подготовиться.
Я обрываю поток этих мыслей. Не могу злиться на неё, пока она лежит в больнице и борется за свою жизнь. Кроме того, она пришла ко мне.
Не могу оторвать глаз от того, как он ест. У него мой нос и подбородок. Это какой-то абсурд.
— Похоже, он всё сделал. Вы хотите попробовать с ним контакт «кожа-к-коже»? — спрашивает она.
— Да, но сначала мне нужно сообщить своей семье. Уверен, сейчас они ходят взад и вперед по комнате. — Она забирает моего сына из рук, чтобы я мог выйти в коридор и позвонить.
— Ридж, — говорит мама вместо приветствия.
— Эй, он родился. Маленький мальчик, чертовски милый, — восторгаюсь я.
— Сколько он весит? Какой рост? Мне нужны детали.
Черт, я должен знать это дерьмо.
— Ну, я точно не знаю. Это было безумие. Готов сделать то, что они называют «кожа-к-коже». Почему бы вам не спуститься в детскую комнату?
— Уже идем. Мы были на этаже реанимации, не уверенные, куда именно идти в такой ситуации.
Да, без сомнения, это не нормальные обстоятельства.
— Скоро увидимся.
Возвратившись в детскую комнату, медсестра указывает на большое кресло и говорит мне сесть и снять рубашку. Что ж, ладно. Я повинуюсь, и она кивает в одобрении. Смотрю, как она раздевает моего сына, а затем осторожно кладет мне в руки.
— Просто поддерживайте головку и держите его как можно ближе к себе, — наставляет она.
Я делаю, как она говорит, и малыш вздрагивает и глубоко выдыхает, как будто он расслабляется. Бл*, моё сердце тает. Как может крошечный человечек вызывать такие эмоции?
— Извините, что прерываю, но там семья ищет Малыша Беккета, — спрашивает ещё одна медсестра.
— Это я, в смысле он, — указываю подбородком на моего сына.
— Мы назвали его ребёнок Нокс, — говорит она мне.
— Да, это фамилия его мамы, но моя – Беккет. Мы не женаты, — объясняю я.
— Ясно. Ну, мы должны оставить его в записях, как Нокс, пока не придут результаты, — говорит она, нахмурившись.
Уверен, она боится, что я взбешусь из-за этого, – и если бы была другая ситуация, то я бы сделал это. Но сейчас главное, что маленький парень здоров и ждет, когда его мама откроет глаза.
— Все хорошо, — говорю ей. — Это моя семья, они могут зайти?
— Нет, но вы можете поднести его к окну. Либо продолжайте держать, как держали, либо мы его снова запеленаем и положим туда, — она указывает на кровать на колесиках. Я заметил, что на ней есть синяя табличка с надписью «Ребенок Нокс», чтобы семьи могли отличить их друг от друга. На его браслете написано то же самое. Я чувствую грусть от того, что Мелисса всё пропускает. Это была её мечта — стать мамой. Он — её мечта.